Письмо № 2

Про взаимодействие

Здравствуй!

(Это письмо нужно читать под Полонез-фантазию № 7 ля-бемоль мажор, Op. 61 в исполнении Ёсихиро Кондо. Да, ты угадал: это Шопен.)

Наверняка в реальной жизни у тебя есть почтовый ящик: физический такой, овеществлённый, наверняка металлический и очень холодный. Около моего дома тоже висит подобное приспособление, вот только практическая польза от его существования в последнее время стремится к нулю: сколько бы я туда ни заглядывал, ничего кроме редких рекламных буклетов я там не обнаруживаю.

Ты можешь предположить, будто мне никто не пишет, оттого он и пустует. Вовсе нет: мне эпизодически приходит всякая бумажная корреспонденция и извещения, вот только не в мой почтовый ящик, а в моё почтовое отделение. Чтобы узнать, не пришло ли мне чего, тамошним сотрудникам я еженедельно напоминаю о своём существовании: походы на почту уже даже успели превратиться в своеобразный ритуал. Что и говорить: в календаре до некоторого времени у меня понедельник был обозначен как «день почты».

— Нет. К сожалению, ничего, — сообщает оператор.

— Хорошо, спасибо. Всего доброго!

Несмотря на то, что я люблю посещать своё почтовое отделение, иногда оказаться там мне бывает очень непросто: например, после работы. Да, это последнее место, которое я бы предпочёл посетить после непростого рабочего дня.

Сегодня, к слову, именно так и произошло: мне было необходимо заскочить в МФЦ, а почта как раз находится в паре шагов от здания, в котором располагается многофункциональный центр. Что-то говорило мне, что не стоит сегодня идти на почту, но мне сразу подумалось, что раз не хочется, то точно надо.

— Как ваша фамилия?

— Подивилов.

— Вроде ничего не было, сейчас посмотрю...

Оператор удаляется в другое помещение в поисках моих писем. Я знаю, что их, вероятнее всего, нет, но не могу быть в этом уверен, поэтому и посещаю еженедельно это место.

На прошлой неделе я обратился с жалобой в Роспотребнадзор из-за того, что в мой почтовый ящик уже давно не доставляют простые письма и извещения. В процессе ожидания возвращения оператора я замечаю, как двое сотрудников переглядываются и выхватываю из их речи некоторые слова: понимаю, что речь идёт обо мне и, кажется, Роспотребнадзор уже успел сообщить им о моём недовольстве. Они всё знают.

— Нет. К сожалению, ничего, — в очередной раз сообщает оператор.

— Хорошо, спасибо. Всего доброго!

Я — стукач.

По крайней мере, в их глазах теперь я выгляжу именно так: в этом нет никаких сомнений. До этого момента моя персона была им совершенно индифферентна, но теперь они меня запомнят и ещё в одном месте моего самого дорогого города мне будут не рады.

Ну и чёрт бы с ним, господи. Подумаешь: с какой стати меня вообще должны любить? Я ведь, в действительности, не стодолларовая купюра. После прививки наблюдением на выборах мне, кажется, стало совершенно индифферентно, кто там что обо мне подумает или скажет — лишь бы не били, ей-богу.

Сегодняшний инцидент меня не разозлил, не расстроил и не встревожил, но заставил задуматься. Сегодня хочу поделиться с тобой своими размышлениями о гражданском обществе в современной России. И не только об этом, нет: мне о многом хочется тебе рассказать, многим хочется поделиться. В общем, слушай.

В нашей стране существует такая замечательная штука: Конституция Российской Федерации. Об неё последнее время очень любят вытирать ноги высокопоставленные лица, но в сущности этот документ является очень важным и неотъемлемым атрибутом демократического государства. Давай на несколько мгновений представим, что она работает.

В третьей статье Конституции есть следующие замечательные пункты:

1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ.

2. Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления.

3. Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы.

Первый пункт кричит нам, что это мы, граждане, — многонациональный народ Российской Федерации, — управляем страной. Власть исходит от нас, а не от чиновников и прочих высокопоставленных товарищей. Мы определяем вектор развития нашей страны, её главные приоритеты и прочие важные штуки.

Многие граждане не знают об этом пункте ровным счётом ничего и живут с мыслью, будто это «высокопоставленные товарищи» решают, как им жить. Впрочем, с их молчаливого одобрения именно это и происходит: известные товарищи начинают заниматься самодурством и ни к чему хорошему это не приводит. Да, это большая проблема, очень большая: из-за таких мыслей граждане сами себя лишают прекрасной возможности влиять на решения, принимаемые органами публичной власти.

Не менее важными являются второй и третий пункты. Второй пункт говорит нам о том, что мы можем принимать непосредственное участие в управлении страной: ты можешь избираться и быть избранным. Третий же пункт позволяет тебе осуществить права, которые гарантируются вторым пунктом: приходи на выборы и голосуй, кто больше нравится.

(Я понимаю это так, но могу ошибаться. Если тебе есть, что сказать, пришли мне ответ: обязательно его прочту, отвечу тебе лично и поделюсь своими размышлениями о результатах нашей дискуссии в следующих письмах. Да, на эту рассылку можно и нужно отвечать. Если что, твоё письмо получу только я.)

Не буду сейчас рассуждать о судьбе нашего многострадального народа, его менталитете и прочих штук, касающихся безответственности. Эта проблема очень актуальна, но я люблю своих соотечественников (странною любовью). Об этом, надеюсь, напишу в следующих письмах.

Проблема в том, что «выскочек» вроде меня не любят нигде: ни на выборах, ни на почте, ни в людях. Если я пишу жалобы (и предложения), — в общем, бумаги пишу, — в какой-то момент я с лёгкой подачи могу настучать и на кого-то из простых людей: такова их логика. Этого никто не хочет. Поэтому стукачей не особо жалуют.

Однажды кто-то даже беспокоился о том, чтобы я не пустился во все тяжкие и не начал косвенно принимать участие в цензуре: имеется в виду то, чтобы я не начал строчить доносы на неугодный власти контент — чем занимается, например, «Лига безопасного интернета».

Разумеется, у меня нет никакого желания потакать цензуре и я знаю, что представляет из себя свобода слова: это когда государство гарантирует, что не посадит и не оштрафует тебя за опрометчиво сказанные слова. То есть, отдельно взятые личности из правительства могут выразить несогласие с тем, что ты сказал, но и только: в нормальном государстве тебя никто не станет упекать за решётку, если ты верховного главнокомандующего сравнишь с чем-нибудь непотребным.

(Многие ошибочно полагают, что если тебя банят в чате или на ещё какой-нибудь площадке, то это является нарушением свободы слова: вовсе нет, свобода слова только гарантирует то, что за сказанные тобой слова тебя не будет преследовать государство. И ещё то, что государство будет защищать тебя от тех, кто захочет тебя поколотить из-за того, что их убеждения отличаются от твоих.)

Итак, люди, которые потакают развитию диктатуры и доносят нелегитимным властям сведения о действиях граждан, которые не вписываются в текущую повестку узурпаторов, — стукачи. Думаю, с этим ты спорить не станешь: от таких доносов только один вред и ровным счётом никакой пользы для простых людей.

В общем, я ни на кого доносить не собираюсь и тебе не советую. Если даже мне, например, слова или творчество какого-либо человека покажутся оскорбительными, я только смогу развести руками: навряд ли мне даже захочется дуться, оскорбляться и препираться с ним — вероятнее всего я просто пройду мимо и в скором времени забуду об этом. На поддержание состояния оскорблённости нужно время и силы, а у меня эти ресурсы в дефиците.

Я сочиняю жалобы и тесно взаимодействую с разными государственными органами не по причине безделия или пустого интереса, а из-за своей уверенности в том, что при помощи диалога можно многого добиться. Не говори мне, что всё это обречено на провал: я слышу это часто и много от кого.

Тем не менее, иногда мне удаётся добиваться некоторых результатов от властей: например, в прошлом году мне удалось добиться установки лежачего полицейского на дороге, расположенной около моего дома — теперь мне не страшно её переходить в вечернее время, опасаясь, что из-за заграждающих дорогу веток деревьев выскочит на немыслимой скорости автомобиль, да и скоропостижнет меня.

(Ветки, к слову, тоже убрали.)

А ещё собак отловили. И обещали фонари на неосвещаемой улице установить. И испраивить проблемы со светофорами. За всем этим я очень пристально наблюдаю и добиваюсь того, чтобы проблемы были решены.

Взамен слова «стукачество» я предпочитаю «взаимодействие». То, что я сообщаю представителям органов местного самоуправления о существующих в городе проблемах, оказывает благотворное влияние на развитие городской среды и повышает уровень жизни моих земляков, чему я оказываюсь безмерно рад, когда по моей просьбе решается очередная проблема.

Более того, очень часто я не просто прошу решить какую-либо проблему, но и предлагаю варианты и способы её решения. Например, администрации городского округа Коломна не удалось до конца решить проблему с тем, что на дороге рядом с моим домом машины разгоняются и создают опасные условия для пешеходов: товарищи отказались устанавливать второй лежачий полицейский, ссылаясь на ГОСТ. Сейчас я предложил установить ограничивающие скорость знаки: всяко лучше, чем совсем ничего — и это уже больше похоже на диалог. Раньше бы я просто сообщил в вышестоящую инстанцию о том, что администрация опять ничего не делает, а теперь предлагаю готовые решения. Обязательно сообщу тебе, что из этого получится.

Итак, я считаю, что такое взаимодействие ≠ стукачество. Следовательно, обратившись с жалобой в Роспотребнадзор на проблемы, испытываемые с доставкой писем в мой почтовый ящик, я не совершил ничего подлого: напротив, в какой-то мере помог людям, которые живут на улицах, которые обслуживает это почтовое отделение и которые так же, как и я, не получают извещения и обычные письма.

А как считаешь ты?

М. Подивилов